Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан

– Скажу честно, – говорю я, – ваш сын в очень тяжелом состоянии. Его мозг получил серьезную травму. Вполне возможно, что последствия окажутся необратимыми. Как бы немыслимо это сейчас ни было, вам следует готовиться к самому худшему.

Тишина. Затем отец переспрашивает:

– А самое худшее – это?..

Я киваю. Он знает ответ. Мать мальчика знает ответ. Тем не менее я должен произнести это вслух:

– Мы пока проводим диагностику и, разумеется, делаем все возможное. Но, к сожалению, велика вероятность, что ваш сын умрет от полученной травмы.

Родители молча кивают. Они сидят, обнявшись, и плачут друг другу в плечо.

Столь неблагоприятный прогноз вовсе не означал, что мы опустили руки. Как и ожидалось, через шесть часов в черепной коробке произошли серьезные изменения. Мозг набухал с катастрофической скоростью. Мне срочно требовалась операционная.

Проведенная томография наглядно подтвердила то, о чем говорили цифры, выдаваемые пьезоэлектрическим датчиком. Мозг отекал и продолжал увеличиваться в размере. Давление на череп приблизилось к критическому значению. Мои коллеги вокруг понимают, что необходимо сделать, но я все равно объявляю это в слух:

– Нам нужно провести декомпрессионную краниотомию.

По сути, удалить значительную часть черепа и вскрыть твердую оболочку мозга, чтобы освободить для него место.

В колонках начинает играть ностальгическая музыка восьмидесятых, и мы приступаем.

Отек мозга приводит к такому росту давления, что начинает препятствовать нормальному кровотоку. Сердце проталкивает кровь по сосудам, поставляя кислород в мозг, и обычно ему ничто не мешает. При отеке мозга эти сосуды оказываются сдавлены, что приводит к гипоксии – кислородному голоданию тканей, из-за которых они начинают отмирать. Образуется порочный круг: отек препятствует поступлению кислорода, из-за чего отек усиливается, уровень кислорода падает еще ниже – и так до бесконечности или до смертельного исхода… Вот почему необходимо вскрыть черепную коробку. По-другому эту проблему попросту не решить.

Стоит нам срезать верхнюю часть черепа, как давление падает вдвое – насколько тесно было мозгу мальчика. Но проходит десять минут, и мозг снова начинает набухать.

Я вставляю в центр мозга желудочковый дренаж для выведения спинномозговой жидкости. Тканям мозга требуется свободное место, чтобы выжить. Каждое мое действие – шаг в нужном направлении. Я знаю это, так как давление в мозге постепенно снижается. Но ненадолго. Я возвращаю кожу на место, прикрыв воспаленный мозг. Какое-то время мы наблюдаем. Давление продолжает неуклонно расти, что бы я ни делал.

У меня не так много вариантов. Перепробовав их все, я стою и смотрю на эту юную ушибленную и сотрясенную голову. Чего хочет мозг? Чего он добивается? Зрелище завораживает. Словно следишь за кастрюлей на плите, в которой варится каша. В кашу, собственно, мозг постепенно и превращается. Даже если он и вернется к нормальному размеру, я не уверен, останется ли от него хоть что-то.

Очередной снимок подтвердил мои опасения. Мозг разрушался на глазах. Он буквально «плавился», уничтожая сам себя. Нормализовав давление и вернув на место верхнюю часть черепа, мы отправили мальчика в детскую реанимацию. Родители отошли, чтобы обзвонить семью, и я оставил ребенка под присмотром врачей и медперсонала реанимации. Не прошло и получаса, как меня снова вызвали.

Медсестры – чудесные люди, полные профессионализма и сочувствия. Они изо дня в день видят и делают вещи, которые на многие годы травмировали бы «обычного» человека.

Тем не менее, наблюдая за тем, как две медсестры двадцати с небольшим лет разбираются с тем, что выходит из головы моего пациента, я в очередной раз восхитился их способностью к самообладанию. Одна держала руку над тем местом, где я зашил мальчику голову. Другая подавала ей ватные тампоны и забирала грязные.

– Это то, что я думаю? – спросила одна из медсестер, прижимая тампон пальцами.

Я скривил лицо:

– Да, боюсь, что так. Это мозг.

Помню, как в Глазго двадцать лет назад я прибежал в палату, обнаружив медсестер в похожей ситуации. Я тогда только закончил учебу и был весьма впечатлительным. Я смотрел, словно завороженный, как взрослая шотландская женщина с любовью вытирает выделения из головы пациента. Заметив, что я наблюдаю, она показала мне мокрый кусок тряпки в свой руке и сказала:

– Это его школьные воспоминания.

Чрезвычайно черный юмор, но что поделать? Медсестра буквально вытирала размазанный мозг пациента, в точности как это делала девушка передо мной двадцать лет спустя. Представьте, что выдавили из тюбика зубную пасту и из него капают остатки. Именно это я и наблюдал. Мозговая «паста» неумолимо сочилась из наложенных швов. Голова напоминала кровавый рисовый пудинг. Мозг отмирал, впитывая воду и превращаясь в мягкую кашу. Я очень посочувствовал медсестрам – таким не должен заниматься никто.

Чтобы скрыть ужасное зрелище от родителей, мы наложили мальчику на голову повязку.

Вскоре мама и папа вернулись, обзвонив всех родных – не самое приятное занятие. Я рассказал им обо всем случившемся, и мы решили дождаться дальнейшего развития событий. За тридцать шесть часов, прошедших с момента поступления их сына в больницу, они не покидали ее ни на минуту. Я всячески старался держать родителей в курсе, разговаривал с ними до и после каждой проведенной процедуры. Я старался не вываливать на них все сразу. Матери и отцу не нужно было знать каждую мрачную подробность. Вместе с тем я нисколько не отклонялся от сути, которая заключалась в следующем: «Ваш сын вряд ли выживет».

Шли часы и дни, и они постепенно смирились с участью своего ребенка. Во всяком случае, так думал я.

Наконец пришло время для серьезного и очень непростого разговора. Опять-таки, я бы ни за что не стал просить провести его кого-то другого. Я нашел их в приемной с горячим кофе в руках. Я был в своем синем хирургическом костюме, так как направился к ним прямиком из операционной. Я привел с собой своего коллегу-консультанта из детской реанимации, так как мы всегда стараемся делать подобные вещи вместе. Я в общих чертах представлял, что скажу, а также примерно догадывался, как они отреагируют.

Я начал разговор. Я вкратце перечислил все предпринятые нами усилия по сохранению их ребенку жизни. Родители и так все знали. В заключение я сказал:

– Несмотря на все наши усилия, больше мы никак ему помочь не можем. Я рекомендую вам дать вашему сыну умереть.

Все воспринимают подобное по-своему. Как правило, мне удается познакомиться с людьми достаточно хорошо, чтобы предсказать их реакцию. Я был уверен, что эта пара все